Вне времени

Вечные сумерки прихожей. Кружение бронзовых люстр. Затем – анфилада высоких и узких дверей, кажущаяся бесконечной. На твои осторожные шаги паркет отвечает тихим раскачиванием. Шаги по воде. Шаги над водой. И хрустящие рамы стеклянных оконных сердец с серым тресканьем сухарной краски отворяются в стриженное, сыпаное гравием, насыщенное собой пространство загородной резиденции.

Твоя рука, та, что открывает окно, в одно мгновение окунается в сладкий сироп позднего летнего утра. Истомное, тёплое течение сейчас же передаётся через центр ладони и запястье к горлу, в низ живота, проходит касанием по коже головы. И кто-то начинает долго перебирать твои волосы. Глаза тускнеют от наслаждения. Скрип половиц за спиной и колыханье белой занавески – никого. Но и наваждение исчезает, к несчастью.

Тихий звон каминных часов в соседней комнате, пахнущей по-загородному лежалой бумагой и прогретыми на солнце обоями. Одолевает утренняя дремота. Идёшь дальше.

Шоколадная библиотека. Золотящиеся корочки книг и пыльные, в сахарной пудре, статуэтки. Желание лизать покрытые глазурью поручни лесенок, ведущих наверх. Взгляд скользит и замирает: там, наверху, ты видишь? – Королевское шествие призрака, глядящего вниз, на тебя, абсолютным взглядом превосходства. И ты бежишь за ним, утопая в эклерах ступенек, и вдруг ощущаешь нависание и давление покачнувшегося от близкого взгляда потолка. На потолке – неряшливые цветочки семнадцатого века, как презрительный дар разочаровавшегося твоим любопытством и поспешностью призрака. Спускаешься вниз с чувством, что цель настигнута, барьеры разрушены. Именно разрушены, ибо таинство исчезло и шоколад испарился.

Следующий зал встречает молчанием музыкальных инструментов. Клавесин с закрытыми глазами, слегка опустивший голову. Прислонившаяся к спинке стула грузным телом виолончель. Кларнет, неуверенно лежащий на слишком гладком столе, готовый ко всему. И тут ты внезапно вздрагиваешь и прерываешь их молчаливую многоголосую речь: из-под твоих ног выходит, задрав хвост, вечно дремлющий дворцовый смотритель – полосатый кот. И у тебя, глядя на его осанку и задние лапы, сразу появляется ощущение, что здесь не всё дозволено. Кот садится и начинает вылизываться. Уже более благосклонно. Впрочем, ему всё равно.

Комната за дверями привлекает тебя запахом дешёвого напитка из цикория. Но, глядя на мещанские розочки столового фарфора, ты тут же понимаешь: здесь это принято называть словом «кофе». И не только называть, но и осторожно отведывать, аккуратно прикасаясь к чашке губами. Надламывая плоскими ногтями печенье, его также принято обмакивать и отправлять в рот. Кот ходит кругами и попрошайничает. Но ведь коты кофе не пьют?

Дальше, должно быть, спальня... Ничего подобного: открытые провалы лестничных проёмов, одетых в молочного цвета камень, с пустыми гигантскими вазами для цветов. Скрип парадной двери и брошенный смех свидетельствуют о том, что дама только что вышла. А... дама тебя не интересует? Нет? И кавалер тоже?... Ну, я не знаю, был ли кавалер.

Следующая комната оказывается приёмной. Диванчики, обтянутые пёстренькой тканью в полоску, в стиле ампир. Вальяжных кресел там нет. Там вообще нет ничего, соответствующего этому понятию. И узенькие полоски на обивке вызывают какое-то щемящее, сиротское чувство. И сесть-то на эти полосочки не хочется, а если уж придётся, то исключительно со стиснутыми коленками и пуритански поджатыми губками. Приёмная эта, застёгнутая на все пуговицы, никак не приглашает в соседний парадный зал.

Однако, там, по мановению волшебной палочки, разлетаются в танце белоснежные пилястры, люстры обрушиваются холодными потоками... Извините, я, кажется, увлеклась: там идёт реставрация, пахнет свежей извёсткой, а в центре стоит ведро. Ну, просто, ведро. Ну, какая разница, что в ведре!

Балкон парадного зала полукругом нависает над землёй. Эту форму хочется продолжать циркульным балетным движением – вплоть до горизонта. Здесь хорошо бы поставить высокое кресло и сидеть, часами любуясь купами деревьев. В таких местах в голову всегда приходит избитая фраза «дворцово-парковый ансамбль». Но, дело в том, что экскурсоводческая пошлость изживает сама себя, когда это видишь. И дорожки внизу, и травка. И Наташа Ростова. Ну, что, пойдём дальше?

Стоп! «Посторонним вход воспрещён». А мы всё-таки полюбопытствуем... С полотна картины... на нас взглянула женщина, нервно обернувшись, откинув лиловую шаль. Уж не та ли самая, что вышла сейчас из двери? Или это нам только показалось? Но кто же тогда оставил горячий кофе с печеньем, со сливками на белом столе?... Нет-нет. Мы не будем возвращаться, уточнять, искать музейных работников. Ну, я очень прошу тебя, не надо!... Ты и так распугалa всех призраков!