Жизнь нелепа. Стесняешься сам себя.

Зеркало врёт. Не столь уж глаза красивы.

Руки. Что руки? - касание жжёт крапивой,

тонкой иглой по нервам, и всё – любя:

 

нас любит бог… на небе... такой крылатый,

он наблюдает тысячами очей,

как человечек идёт по земле – ничей,

как он затих, на колесе распятый.

 

Станет светло. Станет совсем светло.

Мир распахнётся вширь и отступит время,

и осенит скорбящих крылами теми,

шёпотом скажет: «Видите, всё прошло»,-

 

странный старик… Знать бы, зачем геройство?

Тела и мыслей так неудобна клеть.

Смотрим наверх: долго ещё терпеть?

Школа любви есть воспитание свойства

 

не отрывая себя от земных корней,

в небо врасти, собой обнимая воздух,

будто цветок, что для полёта создан.

Ты не поймёшь… сейчас… только во сне.

 

 

Вишнёвый глаз творит печаль мирскую

или вселенскую бесшумную печаль?

Он нас чарует, кабошоном тёмным

переливается под нефтяною плёнкой.

 

Зрачка не видно, и незащищённо

глядит на мир. О, зеркало души!

Так глубоко! И тишина во взоре,

и кротость донная любовно тлеет.

 

Под властью рока взгляд не тяжелеет,

но только наливается вином.

 

И коронованного дня предначертанье

сменяет ночи удивительная мгла,

и бездна неба звёздами находит

свой путь на погруженье в сон и память,

и стынет влагою во тьме живого камня.

 

Алла Осипенко... моя любовь...

В первом ролике есть запись с А. Грибовым, человеком, который.... дальше - молчание :)

 

Медные всполохи тёмного времени,
старая мельница тминного семени,
пола седая зола,
липкие сети тенёт под навесами,
солод тягучий, землистое месиво
скука на стол подала.

Не остановится прялка скрипучая,
серою нитью кудели закручены,
щурится окон слюда:
там, над лесами, кресалами кремния
- медные всполохи странного времени –
теплится солнца скирда.

http://www.alteramusica.ru/AM3/pr-14-09-11.htm

МЕТАФИЗИКА ЛЮБВИ



Поэзия и музыка собраны в единую программу и на «отвоеванном пространстве» Арт-холла был задуман концерт для трех голосов: Ольги Островской, Евгения Курносинкова и Клары Саркисян: спинет, флейта и просто голос.

…

Оказалось, что стихи Надежды Жандр и музыка эпохи Барокко сопричастны друг другу, как жизнь и любовь. Сопричастны, сопоставимы, соотнесены в интонациях, образах, в тончайших переходах настроений и смыслов. Звукопись дождей и листьев, свойства грез и лукавая память, почти танец и, кажется, полшага до полета, до преодоления земного притяжения...

И.С. Бах и его сын Филипп Эммануил, Куперен, Скарлатти, Люлли, Лексер — это композиторы, живущие «вне оков ускользающего времени», и потому их музыка, созданная в 17-18 веках и отразившая все красоты и причуды своего времени, так актуальна и бесподобна сейчас в нашем странном, безумном 21 веке, в котором так настойчиво проповедуется мысль о конце света!

Азербайджан

    

 

               Баку

 

Сочится солнце медленной айвой.
Дома, облизанные шёлковою нефтью,
Спускаются к воде, и путь их каменист.
Гряда нависших гор высокою скобою,
Траншеи улочек да высохшие розы
Ведут, ведут в тенистое пространство
Внезапных парков полунощно-тёмных.

 

Наполнены стоялою водой,
Каналы вырыты людьми трудолюбиво,
Посажен ароматный виноград
И бьются в окна веточки инжира.

 

 ***

 

Свет бело-жёлтый киснет, как джамыш,
Кусками на расплавленном асфальте.
Глазам темно от этой мощи солнца.

 

Тоскливый взгляд блуждает по рисунку
Зазубренных, далёких, пёстрых гор,
И – ничего, лишь факелы да вышки.

 

 

 ***

Чёрные ягоды. Бьётся цикада в тоске.
В тапках сидят старики у ступеней домов.
Камни веками разглажены. Кровь – на песке,
Кровь неуёмной гордыни жестоких сынов.

 

Сколько же плакать о них, прикрываясь чадрой?
Книга корана – ладонями: чёт и нечёт.
Взгляд на дорогу: вернутся ли парни домой?
Тот, кто учил их добру, и сегодня их ждёт.

 

 

***
О, ночь, азербайджанская игла!
И зеркала висит осколок лунный
На войлоке стены…
                              И шелковичным
Дождём, рассыпанным в пыли хрустящих ягод,
Спадают звёзды с низко давящего неба.

 

Кругом уколы, треск жары бенгальской
И ласка тёплая небезопасной тьмы.

 

И заточенье в лабиринте улок
С высокими, из глины, кизяка,
Шершавыми домашними стенами.

 

И в этой тишине неосвещённой,
Прижав к забору слюдяным кинжалом,
Свою добычу до смерти ласкает
Хозяин тьмы.

 

 

 ***

Как предлагала себя
Женщина знойного лета? –
Мускус, щербет на устах,
Золото, кольца, браслеты…

 

Как отдавалась она,
Знойное тело целуя? –
Горькою солью морской,
В волнах и пене танцуя.

 

Как забывалася сном
Томная, знойная дива? –
Ах, у зари под крылом!
И улыбалась – стыдливо.

 

***

Он – князь огня. Его прекрасны очи.
И кудри сплетены рукою дыма.
В одежде белой он сидит у храма,
В одежде белой шествует незримо,
Где пламя рвётся языками в небо.

 

Он сам – свеча и сам - очаг домашний,
Костёр для путника в глухой ночи
И жерло алчного до жертв вулкана.

 

Он – песня дня и светоч темноты,
Он греет, жжёт и создаёт пожары,
Он тлеет и безмолвно угасает
В глазах своих стареющих углей.

 

Он рвётся, рвётся, бешено танцует,
Сперва с опаской подползает, лижет,
Затем – хватает, и в плену объятий
Всё переходит в огненную самость.

 

Он – князь огня, его златые руки
Из жизни здешней медленно уводят,
Бессмертие собою возмущая.

 

Моя дорогая МАМА.......

Море

 

И рыба-солнце уплывает
туда, где снов чернильных тишь,
туда, где бледные лучи
в краю ресничном Навзикаи

по телу странника морей
в бессвязном шёпоте прибоя...
Скажи мне, море, что такое
летучий список кораблей?

Открылась синяя тетрадь.
И пальцев ломкое свеченье
коснулось волн. И - вдохновенья
легла прозрачная печать.

 

 

 

Фрегат в солёных парусах.
Молочная по цвету ткань,
пропитанная штормами и солнцем.
Полированное чёрными руками
дерево бортов, высотность мачт,
скрипящих и выгибающихся
под действием тяжести.
Сусальное золото отделки
и ужасающе-нежный лик сирены,
несущей судно, как чашу.
Вы видите её глаза?
Веки, окрашенные киноварью?
Древесное лицо настолько чисто,
что жизнь его напоминает смерть,
а сам корпус фрегата – её гигантские крылья.
Но волосы кОры, с фальшивой красотой уложенные,
пухлость двойного подбородка,
складочки на шее, на руках – гедонические,
с лепнины театральных лож.
Взгляд, устремлённый выше горизонта,
просительно-беспомощен,
а груди божественной девы,
их заострённые конусы,
дают надежду на счастье и покой
при жизни или уже там, за краем.
Рассекая собой волну,
несёт сирена корабль
к атоллам и островам,
где прибрежный песок, как мукА,
где в гротах хлопает и булькает вода,
где ерошатся от морского бриза пальмы,
где шоколадные туземки
с длинными и узкими ступнями
поднимают на голову
плетёные корзины и сосуды
и смотрят, улыбаясь,
то на мускулистых матросов,
то на деву морскую,
приведшую их сюда.

 

 

 

Кора рострума

Взглянула с корабельной высоты
на волны силы, что несут теченье,
и падала, коснувшись горизонта
стопами света Ашвинов, в пучины
бескрайности, сворачивая время.

Но соль моих волос – от облаков,
но тень полнощная в глубинах океана
пронизана зернистым током звёзд,
там, наверху, где нет веков – лишь миги,
и солнца бертолетовою дрожью
в своём непрекращающемся взрыве
застыли и кидают языки.

Надводие зеркал натяжной плёнкой
на грани сна меня остановило,
на глади лезвия над тьмы безумным зевом,
и я очнулась и глотнула сини
из неба темени, из медной чаши жизни.

И проплывали серые столетья,
и взламывали ложь своих зеркал
на утреннем малиновом исходе.

И наполнялся воздух пустоты
неугасающим единством звука
там, где туман лизал ещё причалы
и отступал, лиясь, пред ликом яви.

 

 

 

 

Коронованный солью морскою,
Лазуритом пучин и высот,
Облаков меловые бемоли
Добавляет в мелодии вод

 

Для бегущего пенно и струнно
Елизейского бриза. Весна
Баркароллы сиренево-лунной,
Южной арфы тугая блесна.

 

Светлый мёд, карамель сердолика
Собирает для сонных сирен,
И – сияет симфоний палитра!
(ДЕБЮССИ. Не сравнимый ни с чем!)

 

 

  

Ветра веер волны вышивают.
Времени велюровая вязь
сном стекляруса седеет, снеговая.
Соль сирени свитками срослась.

Бертолетово-белёсые барханы
бороздят безбрежность. Бисер брызг!
Шалые, шершавые шерханы
щерятся, щетиня шкуры: «Шшшшисссс...»

 

 

 

 

Шорохи шлюза.
Шагреневой кожей песок.
В воздухе липком
зависла безмолвная бездна.
Не прикоснись –
то мембраны вневременный сон,
не усомнись
в парадоксе стихий равновесных.

 

Серое рубище ветер просеял насквозь.
Над головою
лиловой полоскою утро.
памяти скарб –
вечный зов – узловой варикоз
листья затопит следов
в роковую минуту.

 

Ловкий возничий
загнал своего скакуна,
с губ полетела
солёная белая пена.
Ахнули стены,
пошла за волною волна –
Красное море,
где плоские камни не немы.

 

 

 

 

В вечерней музыке ночная глубина
и чувство филетового лада.
Услада – сила солнца, но луна
безбрежнее. Ночные водопады
холодных рук и сонных арфы струн
расходятся ленивыми кругами,
вода поёт, а сотни тысяч лун
мерцают в море звёздными стадами.
И шёлк ночей немонотонных волн,
подлунный бриз рассеянного света
луною полн, любовью тихой – полн
глубинного, полунощного лета.

 

 

 

 

Плен сладких сил и сонных хризантем.
Аквариум полуденных морей.
Возьми меня совсем.

 

В полёте головы цветков, актиний руки
и нежная гигантская змея –
как шлейф, как трен
взметнувшая искрящийся песок,
всё обвевает лень.

 

И бусы пузырьков и глаз,
и перьев веера, и плавь, и удивленье,
и соль протоков, чувств, и ласковые кудри
с архитектоникою спящего лица
кораллов венценосной королевы,

 

и щупальцами эрогенных зон
случайное волны прикосновенье
дарует донный поцелуй – и стих.
И ты так вожделенно спишь,
и колыханья полн, и песнопенья.

 

 

 

В ракушки собираясь, время-море
плодится жемчугом, а розовые бусы,
от буквы «о», при виде клёва солнца,
подёрнутого устричным туманом,
заглатывает медленный моллюск
и покрывает тайну створкой неба.

 

ПОДБОРОЧКА ОТЗЫВОВ :))))

… я совершенно не понимаю,зачем питерской поэтессе Надежде Жандр захотелось выпустить второй сборник стихов. Он вышел в свет в издательстве "Красный матрос". Название она придумала красивое: "Королевская охота". Оформил книгу известный театральныйхудожник Борис Петрушанский. Сделал он свою работу очень аккуратно и стильно. Коллажики его, и правда, очень симпатичные. Особе…

нно меня восхитила дама в корсете (этот рисунок взят из дореволюционного журнала). Корсет совершенно естественно "перетекает" в роскошную раковину. Получается великолепная метафора.
Со стихами сложнее. Я бы взял их и подарил какому-нибудь поэту или поэтессе Серебряного века. Судите сами:
В фиолетовых липах полощется дождь.
На картине оливковым маслом
нарисован пейзаж, он просеян насквозь
фиолетовым шорохом влажным.
Даже если Надежда Жандр напишет еще несколько тысяч стихов подобного рода, то все равно ничего не случится. Гром не грянет. Земля не разверзнется... Не лучше ли переговорить с моим приятелем, и он с большим удовольствием запишет Надежду Жандр в "номерные поэты"...
Михаил Кузьмин (Лит. критик СтПб)
…

…Блок, Петрарка, Бродский, Кортасар – великие имена, с вкраплением самарских поэтов: В.Бондаренко, Д.Мантров, А.Карпеев. А центральное место в «Ключах от сновидений» занимает Надежда Жандр. Виртуозно-туманные, протягивающие арку от мелодизма серебряного века к изощренности постмодерна, эти стихи написаны как музыка:
Луна слепа. И, голову склоня,
Роняет звезды узкими глазами.
Пришли опять во тьме искать меня
Седые шорохи неслышными шагами.
Красиво! Просто новый Мандельштам! Да и вообще красиво пишет, и ахматовские «забытые сиреневые четки» тут как тут, на заснеженной скамье ее стихов…
Наталья Эскина (Лит. критик, Самара)
…

Помню свои ощущения от Надежды Жандр.
“В вечерней музыке ночная глубина…” - Считанные секунды я была всё во Вселенной, … едина со всем, …из меня ушло время, и эти несколько секунд выпали из моей жизни… или наполнили её… Но чем-то иным, не здешним…
Галныкина Ольга (учитель музыки)
…

«Велик костёр! Любви моей хватило
на всех, и на случайно проходивших
по жизни – мимо – не моих мужчин,
заносчиво, презрительно глядящих
сквозь узкие, железные глаза…»
Надежда Жандр
«Иные берега» №3

Щедрость чувств

Велик костёр! Любви моей хватило
на всех: на косорылых крокодилов,
на узкоглазых, мимо проходящих
и на меня презрительно глядящих.

Горит костёр в глубинах плоти бренной!
И если хоть мужчины всей вселенной
придут сюда – могу идти на спор:
им не залить пылающий костёр!

Соломон Кагна (писатель, Хельсинки)
…
О поэзии Надежды Жандр

Королевская охота Надежды Жандр за птицей любви и благородства идёт уже за дверями, открытыми в то пространство, где такая охота может принести трофеи. Главная задача отыскать и отворить эти двери.
Если бы даже наши жизни не были погружены в волны Великой Русской Пошлости, которая всегда расцветает в краткие эпохи хаоса, называемого в нашем Отечестве «свободой», если бы не лилось в наши глаза и уши варево крутых посредственностей от политики, эстрады, журналистики и псевдоискусства... Если бы мы жили в серебристую эпоху десятых-двадцатых годов – я думаю, поэзия Надежды Жандр не осталась бы незамеченной даже на фоне Замечательных, Удивляющих, Имажинирующих, Эпатирующих, Безумных и Народных.
А уж сегодня! Большая радость читать Это сегодня. И надежда на то, что не погибнет вовсе русская культура. Не удалось уничтожить гены красоты правящим хамам в народе, отравленном достижениями химии, идеологии и расстрельного искусства. Не наблюдал я, какие манеры у нашей сочинительницы в жизни, но «у заплаканных княжон превосходные манеры», и она это любит «невпопад», как и «всех подряд», и отсюда становится ясно: манеры у нашей охотницы высокие, то есть поэтические. Даже с сегодняшней картошкой, наверное, шлёпая по советской грязи в ленинградском пальто, она летит где-то высоко вместе с парочкой Марка Шагала, и выражение её лица, обращённого вниз, на нас, очевидно, неопределённо, задумчиво, терпеливо. Изящество её слога граничит с пошлостью Сальвадора Дали, закручивающего свои усы при помощи клея и гениального глазомера с детской удивлённостью, а музыка её стиха частенько напоминает мне флоритурные периоды Робера де Визе, если представить, что он сочиняет песенки для Тиля Уленшпигеля, несколько свысока глядя на его грязноватый воротник, но жгуче завидуя лаконичности его хлёсткого слога.
В Век Тотальной Серости, когда великая певичка поёт: «...и судьбы всей земли вершат они порой...» (вершить можно только крышу, судьбой вершат см. В. Даля), и затем знаменитая поэтесса, получающая литературную премию 20 000 долларов (мне завидно), повторяет эту неграмотность в своих стихах, научившись от нашей певуньи, и весь народ начинает так говорить, когда Весь Народ и его Правители говорят «одеть пальто» вместо «надеть», вдруг читаю у Надежды Жандр аутодафе с верным ударением! Это радость.
Но радуюсь я по разнообразным поводам, читая её стихи. Много радости. Её ассонансы и аллюзии иногда едва уловимы, смысл текуч, метаморфозен. Начинаешь перелетать с одного неба на другое, и, «через пять молитв и одного нищего» попадаешь в старый лес, где забыл вчера под кустом недопитую бутылку.

И вот – любовь из виноградных глаз,
в улыбке дива тлен, и мёд, и жало.
Великой Турции торжественный алмаз,
коварной лёгкости ночное покрывало.

Советский человек или лауреат скажет: «Непонятно!». Зато красиво. Красота – это высшая мера непонятности. Особенно сегодня. И эта книга даёт нам повод не сомневаться в той Вечной Прекрасной Жизни, которая будет у русской поэзии всегда, всегда, всегда...

А я с грустью кончаю это моё признание в любви к поэзии Надежды, поскольку она безответна. Ибо, говоря о каком-то уже, вероятно, покойнике, которого Надежда, очевидно, изрядно презирала, дала она, не желая этого, характеристику и мне заодно. Но, всё же, в конце сказала: «я не забуду о тебе». Правда, неясно, в каком смысле.
А Вы, дорогой читатель, читайте и почитывайте эти её стихи, наслаждайтесь и возрождайтесь душой. С чем оставляю Вас я :

Корыстных дум лукавец пошлый, заплата суетных затей,
французской пряности дотошной
вития (это туманно – А.Д.), гений (это верно – А.Д.)
и злодей (беспочвенное оскорбление – А.Д.).
Отмечен волчьею ночлежкой и волчьей похотью в судьбе (увы! – А.Д.),
истерик, гном с пустой тележкой (это враньё: тележки у меня нет – А.Д.)

- да, это я: Александр Дольский.

 

 

Белые верлибры

 

Подошёл кто-то белый

с лицом клоуна

и спрашивал странные

и глубокие вещи.

Зима затянулась.

 

 

 

”Ах, ну, отчего же белый?”-

Возразила дама,

затягивая на шее

удавку жемчужных бус.

 

 

 

 

”Утро режет глаза.

Притворяюсь беспечною, спящей.

Протянуть этот миг, протянуть

до удара открывшихся окон и глаз

в электрический мир. А пока...

белый звук осторожного солнца,

по шершавой стене стекающий.”

 

 

 

 

 

Не видящий белых кораблей

не может плыть.

Одна лишь белая канитель

качает на ветру

быстроходные вихри речного тумана.

 

 

Маятник.

Рисование дуг и спиралей,

белые клубки,

зависающих в воздухе мыслей.

Относительность.

Предположение.

Белый лист бумаги.

 

 

 

И плач родившегося.

Опять, уже в который раз,

этот плач родившегося

в Белое Воскресенье.

 

 

 

 

 

Младенец

разрывает своим криком

тишину вечной парадоксальности.

Он, мудрый, ищет белого забвения,

касаясь ресницами яви.

Меняя, формирует пространство

неумелыми движениями,

и дыханием своим

отогревает округлые формы

улыбчивых возможностей.

 

 

 

Белый шёпот между белыми деревьями

от мучного воздуха Луны.

И – опять тишина кромешная.

 

 

 

Белые угли бывают в зазеркалье.

Также белые пантеры

там избегают встречи

с долгими взглядами

белых небес.

 

 

 

 

У белой коровы были

совсем голубые глаза

и рог от Луны опаловой.

И, знаешь, она была

беременна летней грозой.

 

 

 

Белый? – как сон,

который ты хочешь увидеть.

Белый? – как зверь,

роскошное чудовище,

ползущее в закоулки памяти,

тормошащее самые интимные чувства.

Белый -  это свет.

И тот, и этот.

И, главное,

он ничего не отрицает.