Бледнеет синий занавес окна.
Театр бессонниц. Я совсем одна
гляжу на улиц тёмные кулисы.
Ещё прельщает старый камуфляж
фасадов и дворов. Рассветный страж,
мне жалко эти тающие лица
ночных подслеповатых фонарей.
Канатов-проводов, столбов и рей
корабль грустящих маленьких японцев.
Небесных парусов холстина так бледна,…
как чахлый день, которого вина
кончина праздненства, прожектор,
маска солнца.

Метельщик, тёмный друг Шагала
не мог бы силой беззащитной
исправить линию излома
любови плотской и магнитной.
Раскосым глаза созерцаньем
ищу наивность и распутство,
заворожил меня извозчик,
возница-Кришна, праздник утсав.
Скажи, как прежде: свет небесный,
крадись сквозь пальцы кошкой серой,
струёй воды в вине артерий.
Суди последней в жизни верой.

Минареты деревьев в зелёном тумане лесов.

В настороженном времени снов уходящего лета

нависанье и близость в себя погружённого света

и текучее небо, и тишь предвечерних часов.

 

Медоносных туманов снега, их курение, тление –

это белые птицы озёр, это крыльев метель,

это сосен седеющих шум, источающий хмель,

это серые сумерки, ветер и пепел, и пение.

 

 

Мой поцелуй с картины Климта

и берег, дальний для меня,

простимся. Прежнего огня

не будет. На моей ладони

прилив бушующих волос...

И вновь кричащий этот звук

небес от синего разрыва

танцует, плачет и танцует

твоими близкими глазами...

Иль это я в траву густую

вновь окунул лицо и руки,

паломником-единорогом

морскую пену нежных губ

ласкал, влюблёнными глазами

угадывая синий пламень...

Ночная дорога – дыхание путника,
далёкий фонарь – всё, что есть.
Иголками серыми воздух предутренний
наколет желейную взвесь
белёсого ока, молчанья бездонного,
зрачка в катаракте Луны.
И тихим песком зашевелятся, волнами
слова, что свободой больны.
И ветер, упором всевластья, насилья,
не сможет стены возвести.
… Не нужен мне посох, не нужны мне крылья,
ах, только б идти да идти!

 

 

Крылатый месяц меж крылатых сов,

мигающих волшебными глазами,

я провела, и голубое знамя

небесных кочевало лилий

иль облакоподобных белых перьев?

 

И проносил туманный бриз осенний

и клочья пены, пуха, и цветы,

плывущие от шпилей высоты

по морю тёмному на тихий, сонный север...

 

Там собирались замки островов,

тяжёлых снежных парусов, линейно

полярным ветром выстроен, развеян,

размётан, но воздвигнут - соразмерен

летучий призрак: город, сон и айсберг.

 

 

Август склоняет голову.
Сон. Налитые яблоки.
Сон под завесой пасмурной
жёсткой вощаной листвы.
Медленное, округлое,
как земли притяжение,
… чувство, что небо низкое
держат дерев стволы.
Линий ландшафта выгнутых
напряжённое, трудное,
как на теле классическом
культуриста-борца,
не-противостояние -
тонус любви лоснящийся,
тёмной лозою вьющийся
без конца, без конца!
Август мой леопардовый,
август урчащий, скалящий
яркие, но остывшие
чудо-солнца лучи,
сети твои расставлены,
ловчие звёзд - недремлющи,
в ночь охоты и нежности
знай: тебе не уйти!