Музыка белизны
Надежда Жандр. Театр бессонниц. Стихи. — СПб: Издательство Союза писателей Санкт-Петербурга, 2011. — 184 с.
Ах, тёмен, тёмен мир, и чувствуют лишь дети
Какая тишина и радость в белом цвете!
Иван Бунин. «Белый цвет»
Ошеломителен белый цвет предрастворения в поэзии Надежды Жандр. Её белизна — почти символ, она иерархаична, если так можно выразиться, «архаика» передаёт ощущение новизны куда более действенное, чем словарь постмодерна, лишающий предметы иерархии; при этом мир поэта кажется глядящим из осколков не вынесшего вглядывания за него зеркала потусторонности, отражающего «действительность»:
Белый — это свет.
И тот, и этот.
И, главное,
Он ничего не отрицает.
…………………………………
Не видящий белых кораблей
Не может плыть.
Белизна и её оттенки как прообраз гармонии, почти недоступные глазу, во многом синоним красоты. «”Красота страшна” — Вам скажут» (А. Блок), такова и белизна, новая метафизическая категория, приотворённая Надеждой Жандр в жанре поэзии, по Хайдеггеру, знаменующей язык изначальный, способный раскрыть и выявить то, что сущее для поэта.
Стена без окон, где твоя слеза? —
И с достоевских крыш от сонной фальши
Течёт по трубам, люкам дальше, дальше
Твоя слеза, эстетная слеза!
Поэзия Н. Жандр — взгляд в подзорный калейдоскоп, когда предметы кристаллизуются вокруг своих силовых осей, развернутых к наблюдающему вертикально, проходя через читателя как лучи. С таким видением можно соглашаться или не принимать его, как и попытку критика осмыслить его именно таким. «Он, мудрый, ищет белого забвения, // Касаясь ресницами яви», не поделенной земным светом на мираж и увядание, пишет поэт о ребёнке. В природе, столь же наивной и мудрой, есть цитатность «снов поэзии златых» (И. Анненский), полагает Надежда Жандр:
Пыльца кладбищенских растений,
и мерный шорох тёмных крыл,
и провалившихся могил
и перепонок средостений
открытый вздох? Пьянящих сил
болотных травяных брожений,
ворсинок бабочек, кружил,
живых её прикосновений
глубинный смысл… чтоб ты — забыл
и помнил чудное мгновенье?
Это чудное пушкинское мгновение — самой природы, не проецируемой на человека. Цитатность листа под дождём — он вне времени, рифмуясь с прошлыми и будущими. Как листы Иннокентия Анненского, сострадающие человеку. У Надежды Жандр словарь Арсения Тарковского, сухие прозрачные сумерки раннего Мандельштама. Сумерки культуры.
Жанна не станет невестой красивой.
Жанна смертельно устала.
Только при натяжении музыки над белым полем, музыки белизны над мозаикой возникает чувство гармонии, отражающей «свойства грёз»:
Звук утих. Гармония — обман,
равновесия минутный роздых.
И качнётся тьма, и, чуть дыша,
как дитя с улыбкой в колыбели,
плавный свет — протяжная душа —
заиграет розовой пастелью.
Это сколы и осколки культуры, и за строками:
Цепкими лапками из-под пера
буквы выводятся верой и гладию.
Строгий узор. Книга легла
вечностью, силою, памятью, кладезью, —
читаются пастернаковские:
Благодарю и целую вас, руки
Родины, робости, дружбы, семьи.
И здесь, у Пастернака:
О, ангел залгавшийся, сразу бы, сразу б,
И я б опоил тебя терпкой печалью!
«Разрыв»
и эхо строк Н. Жандр:
О, мой астраханский, как сахар Сахары,
меч Волги, впадающий в ночь!
Заборы, засовы, оковы, заставы
не могут глагол превозмочь!
В этих палимпсестах некий постскриптум к духовному посвящению в русскую поэзию, оглядка на просохший черновик «Пророка»:
Мчались мысли.
И прислушивался сфинкс к Сахаре.
……………………………………….
Храпел в снегах Архангельск.
Плыли свечи. Черновик «Пророка»
Просыхал, и брезжил день на Ганге.
У современного поэта — не пастеризация строк Нобелевского лауреата, но поиск сходных поэтических, «сцепление» предметов и ощущений, по Анненскому, в иной системе координат, где белый простор или поле — подобен порой щиту забытого героя, здесь мы вместе с поэтом приближаемся к гумилёвским мотивам. У Н. Жандр — пафос борьбы, и сострадание скрыто за белым листом. Проступая неожиданно — порой не в словах, но в про-
нзительном звучании, белизне немоты:
Колючей проволокой вьётся память, память…
Шершавый звук любви, изношенной шинели
я, воин духа, близко прижимаю
к своей душе.
Ещё одна категория Н. Жандр — невесомость, подвешенность в пространстве, это молчаливое восклицание вослед Пушкину: «Тебе бы пользы всё — на вес»! Так прозрачны истончённые последние осенние краски пред метафизической белизной. В них предощущение гармонии, скрежет падающего листа, воспоминание о соловьиной трели.
Иль это наважденье, странный страх
за чёрной непроглядностью провала
вдруг сгинет утром, и в окна размах
нахлынут краски!.. Осень ли настала?
Поэт рассказывает о своей необычной стране, которая только её, но в этих музыкальных пейзажах не найти своеволия:
Столь странный север: на мое чело
упали льдинки с лап тяжёлых елей,
высокий призрак сна, белым-бело,
и сладко спится, ветры в колыбели
перевернули розовый сугроб…
Н. Жандр любит употреблять прием повтора, выкликая иную звонкость. Повторяя даже рифму в строке: «…не может — не может», заклиная ответа…
Дождь. Осень. Белизна… —
напоминает о Музе И.Анненского, его томлении по идеалу здесь:
Одной лилеи белоснежной
Я в лучший мир перенесу
И аромат и абрис нежный.
Усталость снов, усталость культуры преодолеваемы пронзительной музыкой воскрешающей и воскрешающей природы. Томящей пред Встречей… Ибо Белизна — это богиня: вечная женственность, тайна поэзии, звук
белого зазеркалья, предвосхищающий свет.
Алексей Филимонов литературный критик, член СП СПб России.
Надежда Жандр. Театр бессонниц. Стихи. — СПб: Издательство Союза писателей Санкт-Петербурга, 2011. — 184 с.
Ах, тёмен, тёмен мир, и чувствуют лишь дети
Какая тишина и радость в белом цвете!
Иван Бунин. «Белый цвет»
Ошеломителен белый цвет предрастворения в поэзии Надежды Жандр. Её белизна — почти символ, она иерархаична, если так можно выразиться, «архаика» передаёт ощущение новизны куда более действенное, чем словарь постмодерна, лишающий предметы иерархии; при этом мир поэта кажется глядящим из осколков не вынесшего вглядывания за него зеркала потусторонности, отражающего «действительность»:
Белый — это свет.
И тот, и этот.
И, главное,
Он ничего не отрицает.
…………………………………
Не видящий белых кораблей
Не может плыть.
Белизна и её оттенки как прообраз гармонии, почти недоступные глазу, во многом синоним красоты. «”Красота страшна” — Вам скажут» (А. Блок), такова и белизна, новая метафизическая категория, приотворённая Надеждой Жандр в жанре поэзии, по Хайдеггеру, знаменующей язык изначальный, способный раскрыть и выявить то, что сущее для поэта.
Стена без окон, где твоя слеза? —
И с достоевских крыш от сонной фальши
Течёт по трубам, люкам дальше, дальше
Твоя слеза, эстетная слеза!
Поэзия Н. Жандр — взгляд в подзорный калейдоскоп, когда предметы кристаллизуются вокруг своих силовых осей, развернутых к наблюдающему вертикально, проходя через читателя как лучи. С таким видением можно соглашаться или не принимать его, как и попытку критика осмыслить его именно таким. «Он, мудрый, ищет белого забвения, // Касаясь ресницами яви», не поделенной земным светом на мираж и увядание, пишет поэт о ребёнке. В природе, столь же наивной и мудрой, есть цитатность «снов поэзии златых» (И. Анненский), полагает Надежда Жандр:
Пыльца кладбищенских растений,
и мерный шорох тёмных крыл,
и провалившихся могил
и перепонок средостений
открытый вздох? Пьянящих сил
болотных травяных брожений,
ворсинок бабочек, кружил,
живых её прикосновений
глубинный смысл… чтоб ты — забыл
и помнил чудное мгновенье?
Это чудное пушкинское мгновение — самой природы, не проецируемой на человека. Цитатность листа под дождём — он вне времени, рифмуясь с прошлыми и будущими. Как листы Иннокентия Анненского, сострадающие человеку. У Надежды Жандр словарь Арсения Тарковского, сухие прозрачные сумерки раннего Мандельштама. Сумерки культуры.
Жанна не станет невестой красивой.
Жанна смертельно устала.
Только при натяжении музыки над белым полем, музыки белизны над мозаикой возникает чувство гармонии, отражающей «свойства грёз»:
Звук утих. Гармония — обман,
равновесия минутный роздых.
И качнётся тьма, и, чуть дыша,
как дитя с улыбкой в колыбели,
плавный свет — протяжная душа —
заиграет розовой пастелью.
Это сколы и осколки культуры, и за строками:
Цепкими лапками из-под пера
буквы выводятся верой и гладию.
Строгий узор. Книга легла
вечностью, силою, памятью, кладезью, —
читаются пастернаковские:
Благодарю и целую вас, руки
Родины, робости, дружбы, семьи.
И здесь, у Пастернака:
О, ангел залгавшийся, сразу бы, сразу б,
И я б опоил тебя терпкой печалью!
«Разрыв»
и эхо строк Н. Жандр:
О, мой астраханский, как сахар Сахары,
меч Волги, впадающий в ночь!
Заборы, засовы, оковы, заставы
не могут глагол превозмочь!
В этих палимпсестах некий постскриптум к духовному посвящению в русскую поэзию, оглядка на просохший черновик «Пророка»:
Мчались мысли.
И прислушивался сфинкс к Сахаре.
……………………………………….
Храпел в снегах Архангельск.
Плыли свечи. Черновик «Пророка»
Просыхал, и брезжил день на Ганге.
У современного поэта — не пастеризация строк Нобелевского лауреата, но поиск сходных поэтических, «сцепление» предметов и ощущений, по Анненскому, в иной системе координат, где белый простор или поле — подобен порой щиту забытого героя, здесь мы вместе с поэтом приближаемся к гумилёвским мотивам. У Н. Жандр — пафос борьбы, и сострадание скрыто за белым листом. Проступая неожиданно — порой не в словах, но в про-
нзительном звучании, белизне немоты:
Колючей проволокой вьётся память, память…
Шершавый звук любви, изношенной шинели
я, воин духа, близко прижимаю
к своей душе.
Ещё одна категория Н. Жандр — невесомость, подвешенность в пространстве, это молчаливое восклицание вослед Пушкину: «Тебе бы пользы всё — на вес»! Так прозрачны истончённые последние осенние краски пред метафизической белизной. В них предощущение гармонии, скрежет падающего листа, воспоминание о соловьиной трели.
Иль это наважденье, странный страх
за чёрной непроглядностью провала
вдруг сгинет утром, и в окна размах
нахлынут краски!.. Осень ли настала?
Поэт рассказывает о своей необычной стране, которая только её, но в этих музыкальных пейзажах не найти своеволия:
Столь странный север: на мое чело
упали льдинки с лап тяжёлых елей,
высокий призрак сна, белым-бело,
и сладко спится, ветры в колыбели
перевернули розовый сугроб…
Н. Жандр любит употреблять прием повтора, выкликая иную звонкость. Повторяя даже рифму в строке: «…не может — не может», заклиная ответа…
Дождь. Осень. Белизна… —
напоминает о Музе И.Анненского, его томлении по идеалу здесь:
Одной лилеи белоснежной
Я в лучший мир перенесу
И аромат и абрис нежный.
Усталость снов, усталость культуры преодолеваемы пронзительной музыкой воскрешающей и воскрешающей природы. Томящей пред Встречей… Ибо Белизна — это богиня: вечная женственность, тайна поэзии, звук
белого зазеркалья, предвосхищающий свет.
Алексей Филимонов литературный критик, член СП СПб России.
Комментариев нет:
Отправить комментарий