АДРЕНАЛИН

Объёмы университетских коридоров исчисляются кубометрами адреналина, даже если они пусты. А уж когда по стенам лепятся абитуриенты – ave caesar, morituri te salutant! И стены липкие, и потолок похож на пресс, медленно на тебя опускающийся, и есть два выхода из этой ситуации, но большинство лезет в мясорубку.

В обычной аудитории открыто окно, и где-то там есть жизнь: чирикают воробьи, воркуют голуби, а за столом сидят Великие иерофанты, и ты смотришь на них с детским доверием жертвы: ведь не больно будет? Не больно?

И ей было не больно. Она глядела на входящих в зал судилища из-за стола, зачем-то покрытого скатертью, весьма милостиво и, в то же время, ехидно. Вертела мелкий локон у виска своими отточенными ногтями. Было ясно: она решает всё. И, когда она сказала, что в этот раз, наверно, не получится, хотелось верить, что в следующий раз как-нибудь без неё обойдётся. Но не обошлось. Вместо одной группы она потом взяла все три, так что, через год, будучи уже студентами, мы с трепетом ждали её появления.

Сказки братьев Гримм. Ещё бы про серых козлят принесла. Опа! Синтаксиса нам уже мало. Анализ текста с намёком на философские составляющие. Какие-то коннотаты, денотаты. Не слышали? – К Пиотровскому! И мы поняли, что попали. Кстати, и последний глагол в предыдущем предложении вполне оправдан и даже подлежит рассмотрению с точки зрения лингвистики и её любимой стилистики.

Писать надо быстро, писать надо успевать. По её мнению, не успевали все, кроме тех, кто бежал с флажком впереди паровоза. Никто не искал с ней встреч, но она настаивала на пересдаче, если в июле, то у себя дома. А жила она у Юсуповского дворца, где убили Распутина. Убили! Что нас ждёт! В комнату она не впускала. Стол ставила прямо при выходе в прихожую, видимо, жалея паркетные полы, серые, ворсистые, похожие на бархат. По ним когда-то прошла циклёвка, да так всё и осталось. Говорили, будто она выбирает лак для пола годами, а потом циклюет и циклюет опять. В звенящей тишине, глядя на собеседника ледяными ромашками глаз, она выносила приговор смеющимся голосом. Инфернарий.

Мы не могли понять, почему на кафедре к ней так тепло относились. Объятия, поцелуи. Было заметно, как там всё расцветало, когда она входила. Выше доцента она не поднялась, ей было некогда заниматься наукой, когда вокруг столько птенцов. И каждого из нас она линчевала индивидуально. И вдруг: «Вам надо писать стихи. Не брались? – Займитесь. И художественным переводом.» Как она это видела? Через промокашку? Современному читателю она разъяснила бы, что есть «промокашка», какие у неё свойства, и как это слово применить в переносном значении. Сама промокашкой она не была, посматривая на огромный янтарный перстень, думала о себе, что искрится. Возможно, так оно и было… То есть, наверняка, но некоторые принимали тазепам перед парой. Не говоря об экзаменах. С этим ли грузом она поднималась по ступенькам лестницы всё тяжелее… и тяжелее? Кубометры адреналина… Простите нас, дорогая, мы не знали! Коридоры Вас помнят, даже если они пусты.