А, говорят, в глаза дракона
нельзя смотреть...Там жёлтый дым
в сияющих лучах, замедленный в воде
подъём слюды и покрасневших, воспалённых век
усталая, последняя открытость.

Он - старый человек, его дыханье -
меха, и кузницы железный, чистый запах.
Вот так. Он слишком много... он летал
и властвовал над Средиземным морем
и морем снега на краю земли.

И вот, оно совсем, совсем казалось
ему блестящим и лазурным мелководьем,
таким смешным, барашковым и звонким,
как отдалённость детских голосов.

И потому он воду не мутил,
садился скромно на песчаный берег
и бережно дышал, чтоб не вспугнуть,
не разбросать резвящихся барашков.

Шуршали крылья, барабанил дождь
и, огнедышащий, одолевал, бывало,
глубокий кашель - горы сотрясались!

Потом - стихал, стихами песни пел
на тихом языке своём змеином
и щурился, и, радугу отбросив
для развлеченья перелётных птиц,
тихонько засыпал, сопел. Как камень
ноздря иль сопло раскалённой лавы.

На пляже нежился. На ласковом песке.
Вздыхал. Грустил. Старел.
Вообще был мудрым.

…

Я на драконе синем улечу
искать в ночи жемчужину принцессы
среди далёких разноцветных звёзд.

Я упаду в пучину вод лазури
и оседлаю белого дракона,
летящего стрелой навстречу солнцу.

И будет день - я на земле останусь:
сыпучим серебром укрою горы
и стану слушать, как приходит вечер.