Всё это не имеет уже ровно никакого значения,

и перо потянулось к бумаге только оттого,

что осталась ничтожная капля яда

от шекспировского аптекаря.

Обмакну перо и запишу:

нет ничего легче и тяжелее того холода,

который получаешь взамен на тепло.

Когда идёшь с открытым забралом,

и глаза твои, как цветы,

улыбка индийского божества полна вожделения к жизни, 

и сам ты – чистый нектар,

и всё вокруг наполнено музыкой,

и зримы расходящиеся дуги радуг от её весенних струн,

но что же…

Вот она, очная ставка:

равнодушие зеркала спокойной и односложной мыслью

разит тебя слёту:

какая странная потерянность во взгляде,

какая беззащитность!

Это – глаза подростка?

Но губы принимают старческое выражение,

и душа обнажается,

будто показывается сквозь рельеф морщинистого лица  

кора дерева с внутренней её стороны.

Слёзный, влажный камбий.

Ранняя молодость.

Обострённость чувств.

Осознание происходящего наступает сразу,

в считаные доли секунды, как выстрел:

остаюсь здесь.